"Сейчас начнется другой этап войны, когда мы будем бить врага, а он будет отступать". Интервью с комроты ТрО Игорем Мазуром с позывным "Тополя"
Игорь Мазур, позывной "Тополя" – легендарная личность без преувеличения. Военный, общественный деятель, экс-глава киевской организации партии "УНА-УНСО". Участник войны против РФ в Абхазии на стороне Грузии, в январе-марте 1995 г. с группой унсовцев обеспечивал охрану иностранных журналистов во время Первой чеченской войны, за что Следком РФ открыл на него уголовное дело.
Участник войны на Донбассе – сначала в добровольческих батальонах, а затем как офицер ВСУ, командир разведывательной роты 131-го разведывательного батальона. После полномасштабного вторжения России в Украину – командир стрелковой роты батальона территориальной обороны ВСУ.
В интервью OBOZ.UA Игорь Мазур рассказал, как изменилась украинская армия за время полномасштабной войны и российские военные – со времен Первой чеченской кампании, а также дал свой прогноз по боевым действиям на лето.
– Как вы оказались в ТРО после 131-го батальона?
– 24 февраля первым делом отправил семью подальше от Киева, они уехали на Подолье к родным. А я двинулся на Троещину, потому что там был мой начальник штаба, он был командиром батальона, и он мне позвонил по телефону, говорит, мол, приходи сюда, поможешь мне формировать батальон, будешь командиром роты, собирай нормальных ребят.
Так вот и подтягивались старая гвардия: националисты Киева и Киевской области. Они мне тоже звонили и спрашивали, куда ехать. Утром 24 февраля ситуация была очень непростая и люди ждали врага в любой момент на улицах Киева.
– Какие у вас тогда были ощущения? Вы участвовали в городских боях в Чечне и Абхазии, но это были не украинские города. Было ли ощущение, что враг сможет пройти?
– Тогда информации было еще очень мало, мы что-то знали о Гостомеле, была уже информация о десанте, о диверсионных группах, понимали, что уже где-то колонны двинулись через Сумщину, через Черниговщину, десант через Киевское море.
Было ясно, что если Киев, то бои будут продолжаться долго. Я помню бои в Грозном, они продолжались полтора-два месяца. И если бы даже начались бои за Киев, они бы длились год. Я думаю, мы видим сейчас пример Бахмута, где боевые действия продолжались очень долго.
– Что больше всего вам запомнилось во время первого периода, вот буквально первых дней?
– В первые дни мне запомнились огромные очереди у военкоматов, и ребята не перебирали подразделениями, в которые их могли призвать. То есть не было желания у кого-то не попасть, скажем, в гущу войны. Люди шли, хватали за руки, мол, давай я к тебе или куда-нибудь проведи меня, потому что здесь огромная очередь, а я хочу быть одним из первых, получить оружие и идти в бой.
Они были готовы, любой из тех, кто там стоял тогда под военкоматами, ехать на Гостомель, навстречу вражеским колоннам.
– Вы были комроты батальона и получили личный состав абсолютно гражданских людей, которые в подавляющем большинстве ничего не умели, но хотели защищать свою страну…
– Было ощущение, что при боевых действиях будут потери из-за непонимания, что делать. Поэтому первое, что нужно было сделать, – это разбить людей на двойки, чтобы каждый имел своего товарища и вместе работали. И это не обязательно пулеметчики, даже двое ребят с автоматами – чтобы они следили друг за другом и, главное, чтобы, не дай Бог, не было какого-то дружеского огня, бега перед автоматом, наведения оружия в сторону своего. Эти все моменты с патроном в патроннике, потому что по ночам все хватали автоматы и выбегали, и что угодно в этот момент могло произойти.
Фактор командира. То есть на тот момент уже было важно, чтобы знали своего командира отделения. Если ночь, найти своего сержанта, командира роты или комвзвода – это сложно. Значит, надо выбрать среди той группы приходивших самого ответственного, с талантом организатора, человека, имеющего хоть какие-то небольшие представления об армии. Вы правы, около 60% приходивших вообще не служили в армии. То есть это даже и старшее поколение. Ну а молодежь – это вообще, к нам в первую очередь пришли ребята с высшим образованием, которые имели какую-то, возможно, нормальную работу, но вот все они не служили в армии, поэтому учились, как говорится, по ходу дела
– Вы уже больше года – офицер в 127-м батальоне 112-й бригады. С вашей точки зрения, сильно ли изменилась подготовка, сильно ли изменился личный состав и вообще изменилось ли что-то в лучшую сторону, или наоборот?
– Ясно, что понемногу и обучение проходят, и даже инструкторы есть – работающие иностранцы. Но ясно, что с подразделениями сухопутки или ДШВ у них больше есть возможности работать на полигонах. Возможно, у них меньше того, что, к сожалению, немного тяготит тероборону: все эти стояния на блокпостах, какие-то там позиции, вторая линия обороны.
Мы знаем такое понятие, как "Украинская бумажная армия" (речь идет об армейской бюрократии. – Ред.), сейчас немного опять стало больше этих вот инструкций, всяких проверок. Да, проверки нужны, но для начала нужно людям дать возможность приобрести какие-то умения, а потом уже проверять, умеют ли они что-то. Потому что часто этими изменениями обстановки, переводами с одной точки на другую нет времени людей обкатать даже, чтобы было слаживание на уровне роты. Слава Богу, если есть согласие на уровне во взводе. Это пока на данный момент немного дефицитная вещь.
– Сейчас переформатируют бригады сил ТрО в механизированные – как вы думаете, это правильно? Не стоило ли их оставить просто легкой пехотой?
– У нас когда-то было по 10 рот в батальонах, потом по семь, по шесть и сейчас по четыре роты, это качественное уменьшение, вероятно, позволит наполнить техникой и оружием подразделения. Верим в то, что нас не будут считать легкой пехотой, которая должна где-то помогать основным подразделениям, что территориальная оборона не будет народным ополчением и станет полноценной частью ВСУ.
– Вы только что вспомнили, что Силы теробороны помогают основным силам. Как вообще это происходит сейчас, координация между, скажем, той же сухопуткой и ТРО?
– Ну, по-разному, насколько знаю, бывает усиление некоторых подразделений за счет батальонов ТРО. Бригады и батальоны со славным прошлым также понесут потери, и иногда подготовка нового личного состава авральными темпами происходит. И по большому счету, мобилизованные не сильно отличаются качественно от бойцов ТрО. Вообще не скажу, что бойцы ДШВ или подразделений сухопутки лучше знают свое дело, чем бойцы ТрО.
Некоторые тээрошники были в разведбатах, в "Айдаре", в "Азове" и уже потом стали частью ТрО, но главное, что все меньше уже этого превосходства, которое было когда-то по отношению к тээрошникам как к тем, кто где-то на второй линии стабилизационными действиями занимаются. Ребята воюют, держат линию обороны, теряют позиции и отвоевывают, штурмуют. К сожалению, это наносит и потери, иногда это проблема – забрать тела наших ребят, но мы не моск*ли, мы всех наших похороним как героев, и они, их родные не будут чувствовать, что государство забыло о том, что их сын или дочь в трудную минуту пришел на защиту Украины.
– А кстати, насчет моск*лей, вы совсем недавно вернулись из такого весьма непростого отрезка фронта. Как вы охарактеризуете врага?
– Сейчас там напротив нас как раз были десантно-штурмовые полки России. Честно говоря, огня в глазах и желания воевать не ощущалось. То есть ясно, что минометами крыли, ясно, что они после этого пытались выбивать с позиции. Но когда начинал работать ПК или что-то немного большего калибра, то атака быстро прекращалась.
Возможно, если бы это была какая-то "вагнеровская" публика, за которой стоял бы кто-нибудь, кто подталкивал бы их сзади, или это были бы какие-то буряты – говорят, они не настолько боятся смерти, как некоторые выходцы из Питера, Москвы или Новгорода, – то было бы труднее. Но это элитные как бы подразделения, и они, наверное, все же слишком дорожат собой, и их командиры, видимо, тоже немного дорожат личным составом.
– У вас богатый опыт "общения" с профессиональными российскими военными, вы были и в Абхазии, и в Чечне. С вашей точки зрения, сильно ли изменился моск*ль за эти 30 лет?
– Я думаю, что психология не изменилась.
– А если брать все-таки военную их составляющую?
– Ну, давайте будем честными – украинскую армию долгое время разворовывали и потом, при власти Януковича, ее еще и уничтожали. А ВПК российский работал, подразделения российские в Сирии, Ливии, других регионах выполняли различные функции. По сравнению с той армией, которая была в Первой чеченской или Абхазской войне, они лучше вооружены, с ними где-то проходят какие-то учения.
Поэтому, видимо, российская армия стала сильнее со времен 90-х. Но, с другой стороны, они уже немного пожили, увидели Европу, какие-то определенные ее возможности. Эти уже не будут умирать за квартиру. В первую очередь я имею в виду регулярные войска, не чмобиков и "вагнеровцев" – это что-то из тех же 90-х, и так же ими не дорожат, как не дорожили тогда призывниками 19-летними.
Ну, в 90-х, по крайней мере, были комитеты солдатских матерей, они устраивали какие-то протесты, писали какие-то письма, мол, не трогайте наших мальчиков, ради чего они умирают и воюют не в нашей стране, не на нашей территории. А сейчас такого вообще нет, путинский период повлиял и люди боятся, только на кухнях что-то там между собой говорят, как в советское время.
– Вы сражаетесь с 19 лет. У вас нет такого ощущения, что мы сейчас находимся на пороге такого события, что мы наконец-то сможем поставить хотя бы временную точку, будем уничтожить империю?
– Да, я думаю, что это будет и оно произойдет: если не во второй половине этого года, то в первой половине следующего.
Лето будет трудным, мы понимаем, что земля подсохнет, будет возможность для действий как одной, так и другой стороны. Но уже где-то, я думаю, к осени будет понятно, у кого тактическая и стратегическая инициатива и кто будет наступать.
Вот был какой-то период, когда нам нужно было держать удар. Мы его держали, остановили врага. Сейчас другой начнется этап, когда мы начнем уже бить врага, а он начнет отступать.
Наша армия показала себя как одна из лучших армий мира. И наша война – это действительно народная война. Потому что моск*ли сделали большую ошибку, когда сразу озвучили, что они планируют нас уничтожать. Они не озвучили, что это вопрос политического характера, это был вопрос выживания: либо они придут и уничтожат нас и у наших детей не будет будущего, либо нам нужно уничтожать врага. И мы помним, как простые люди, даже не входившие ни в какие теробороны, где-то находили оружие и совершали нападения на российские военные колонны, резали лес, перекрывали дороги. То есть россияне, придя на нашу землю, почувствовали, что земля у них под ногами загорелась.
У нас сейчас есть прекрасный шанс в этой войне победить, чтобы рухнула Российская империя, которая столько крови принесла, уничтожила миллионы наших лучших сыновей и дочерей. Я думаю, в нашей жизни это все произойдет и буквально в ближайшие год-два мы увидим, как Россия перестанет быть империей, а станет просто Московией. Я думаю, что ее разоружат, заберут ядерное оружие и будет такой период, как в 90-х, когда Россию подкармливали "ножками Буша", потому что они сами уже почти ничего не могли. Этот период в истории России близится. Снова они не включили разум. Они могли бы действовать дипломатично, благодаря французам, немцам, итальянцам играть в определенную игру и отойти на, скажем, границу, которая была 23 февраля 2022 года. Но нет, они хотят войну на уничтожение. Ну, значит, будет уничтожена Москва, пиво по 8 гривен в магазине на Красной площади и старый унсовский тост за мир и покой на украинско-китайской границе.
Честно говоря, не сильно радует меня китайская граница, потому что мы понимаем, что это тоже империя и красные флаги там развеваются. У нас есть воспоминания о красных, мы видим, как Китай ведет свою игру. Но у нас есть союзники, и это самое важное, нам нужно с этими союзниками создавать балто-черноморский союз, который будет тесно сотрудничать с Великобританией, со Штатами. Наши друзья чехи в последнее время все больше показывают себя как государство, на которое россияне уже оказывают меньшее влияние. У нас впереди светлое будущее, за которое нужно бороться.