"К вам Бандера пришел": экс-узник рассказал о первом бое с врагом, стремлении к мести и службе в ВСУ

На счету бывшего заключенного, а сейчас штурмовика с позывным "Мефистофель" за относительно короткий период службы множество штурмов и ликвидированных врагов, а также ситуация, в которой ему пришлось взять командование на себя, и медаль "За несокрушимость духа". Боец давно хотел пойти в армию, отомстить россиянам за убийство любимой, так что, когда появилась такая возможность, почти не раздумывал. "Мефистофель" рассказал OBOZ.UA о своих боевых выходах, отношениях в подразделении и испытывает ли он страх во время штурмов.

– Какая была твоя мотивация идти служить в ВСУ?

– Россияне убили моего любимого человека и троих ее детей, когда в 2014 году они зашли в Донецк. Через неделю мы должны были расписаться. Все, что я увидел, – это видео, где ее насилуют и убивают, а потом убивают детей.

Сам я тогда сидел в тюрьме. Все эти годы меня в армию никто не брал. От ярости я только делал глупости, и мне добавляли срок. Выходил и снова попадал в тюрьму. Когда ехал в сторону Донецка, меня возвращали назад – такой, как я, никому не нужен.

– После принятия закона, позволяющего осужденным мобилизоваться, сразу пошел?

– После этого закона я записался почти сразу. Хотел идти в штурмовую группу, но меня взяли в техническую поддержку, ремонтировать дроны, потому что у меня техническое образование.

Видео дня

Когда приехал в часть, уже в Запорожье, я показал командиру другое – что умею пользоваться оружием, есть выносливость. И меня взяли в штурмовики. На штурмы отправили не сразу, сначала я прошел обучение, а выходы были уже после. Однако и после учебы, между штурмами, я ездил на полигоны, продолжал учиться.

Несколько раз постоял в защите в окопах и сказал, что это не мое. Мое – пойти заштурмовать, ликвидировать врага и вернуться, чтобы не сидеть в окопах по несколько суток. Потом меня прикомандировали в мою же 128-ю бригаду 2-го ОШБ. После боевого выхода нам дают три дня отдохнуть, но мы отказывались отдыхать, шли тренироваться, у нас действительно люди в это душу вкладывают. К тому же у нас очень классный ротный, это играет большую роль.

– Перед первым выходом было страшно?

– Во время моего первого штурма мне было очень страшно, я даже на 5 минут отошел, встал на колени. В это время надо мной "висел" FPV-дрон и я думал, что это уже все. Выжил, меня то ли пожалел тот россиянин, то ли что-то еще, но после того у меня все изменилось. Сейчас я в госпитале и мне снится, как я хожу на штурмы. Кайфую от этого. Не хватает этого адреналина. Если ВВК пропустит, обязательно вернусь к своим ребятам.

– У вас в роте все отбывали наказание?

– Да, у нас в роте все бывшие заключенные.

– А какие отношения между вами? Бывают ли конфликты?

– После того как нас осталось двое, один испугался, я пошел вытаскивать наших "двухсотых". Тогда мне было все равно, какая вражеская техника там работает, есть ли дроны, прилетит, не прилетит – там мои люди, мои друзья. Сейчас моя женщина говорит, что для меня мои побратимы важнее, чем она.

– Действительно ли вас бросают на самые страшные штурмы?

– Бывают разные штурмы. Был штурм, когда мы взяли позицию, но вынуждены были уйти из-за того, что нас никто не захотел заменить. Наша задача заштурмовать, подождать максимум сутки, если нас не подменили, мы в рацию говорим, что уходим. Так бывает, если роты, которые должны нас подменить, или испугались, или у них нет людей. Была другая ситуация: мы зашли на вражескую позицию, где было много трупов, и среди них оставались еще трое живых российских солдат. Они там вырыли какие-то норы. Я не знаю, как они там жили, потому что от вони буквально выедало глаза. Но мы и там все зачистили.

Бывают выходы, когда вошли, заняли позицию, нас поменяли, а через пару часов их начинает обстреливать артиллерия, и обстреливает просто круглосуточно. Тогда они уходят, и это нормально. Или бывает так, что мы занимаем позицию и не уходим оттуда, чтобы враг не смог эвакуироваться. Нам доверяют.

А еще была ситуация, когда мы зашли на вражескую позицию, в окопы, некоторые россияне начали креститься, а я в маске, еще и с криками "К вам Бандера пришел!", как результат – пятеро сбежали, четверых взяли в плен, девятерых ликвидировали. А нас было всего три человека. Правда, они этого не знали. Это был наш самый первый бой.

– Сейчас уже страха нет?

– Есть. Каждый раз все больше и больше. Первые несколько раз ты выходишь на адреналине. Дальше ты уже выходишь, понимая и осознавая, что тебя могут убить. Но когда ты уже непосредственно штурмуешь, ты все воспринимаешь как онлайн-игру. Просто при этом ты понимаешь, что тебя могут убить. Тогда реально страшно, может напасть паника, ступор. Во время моего крайнего боя у моего командира начался ступор. И когда я начал на него кричать, его ранили. Надо было взять командование на себя.

Совесть меня до сих пор мучает, потому что тогда погибли два человека, один из них говорил: "Ты что, моей смерти хочешь?" Это он говорил, потому что я ему приказал, что надо сделать. И если бы он это сделал, все остались бы живы и вышли в полном составе. Быть командиром тяжело. На сегодняшний день я не командир. К слову, после этого выхода мне вручили медаль "За несокрушимость духа".

– А предлагали быть командиром?

– Да. Я выходил на задание старшим отделения, старшим группы. Да, это классно. Но ведь командир группы должен быть либо в середине, либо в конце строя. Или вообще командовать по рации. А я так не могу, я иду в первой или во второй двойке. На меня кричат, штрафуют, но, чтобы люди тебе доверяли, нужно с ними участвовать в бою.

– Когда сможешь сказать, что отомстил за смерть любимого человека?

– Когда ротный, убивший ее, и каждый его солдат будут отправлены мной на "концерт Кобзона".