Котенко: в Изюме пять массовых захоронений, мы продолжаем идентифицировать наших героев и гражданских

С начала широкомасштабного вторжения России в Украину зафиксировано исчезновение около 9 тыс. человек. Речь идет о гражданских, которых российские оккупанты похитили, взяли в плен, вывезли и даже убили. Более 2 тыс. человек Украине уже удалось вернуть.

Мой гость – господин Олег Котенко. Он уполномоченный по вопросам лиц, пропавших без вести, и это очень важный спикер с точки зрения того, что происходит сегодня на деоккупированных территориях, в частности на Харьковском направлении. Господин Олег, добрый день.

– Добрый день.

– Мы знаем сегодня печальную статистику, что буквально сейчас есть порядка пяти или семи захоронений на Изюмщине и мэрия уже заявила, что там может быть более тысячи человек. Поделитесь вашими цифрами, сколько на самом деле уже могил раскопано и идентифицировано тел, и вообще, какие планы у вас по поиску пропавших в этом регионе?

– Давайте я буду говорить не об этом регионе, а об этих деоккупированных регионах, там, где есть какие-то захоронения. Во-первых, о том захоронении, которое вы все время вспоминаете, мы знали раньше, до того момента, пока наши войска не зашли в город Изюм. У нас было видео, по этому видео мы видели, что есть захоронения – братская могила наших погибших военных. Когда мы туда приехали, то увидели, что очень много крестов стоит самодельных. Было видно, что на них нет фамилий, на многих есть только цифры. Это показалось каким-то не таким, как обычно. Мы поняли, что надо здесь работать: мы поднимали тела наших военных, но также обратились в Нацполицию, чтобы она отработала и это направление. Там действительно на крестах было очень много надписей и цифр, последняя была 444. Были и захоронения, где не было цифр вовсе.

Где-то мы понимали, что это гражданские. Когда мы разговаривали с местными, они нам рассказывали о том, что эти люди захоронены после авиаударов, которые были в марте. Очень много было погибших, и тогда не понимали, кто это был – их просто хоронили. Но таких кладбищ в городе Изюм еще пять. Четыре довольно большие, и мы так понимаем, что там тоже есть захоронения, потому что нам удалось пообщаться с ритуальной службой, которая совершала эти захоронения, и с больницей, что находится в городе Изюм на железнодорожном вокзале, – они принимали и делали записи о погибших.

– Мы говорим о тысяче человек в Изюме. Верно?

– Я скажу так, занимаются больше военными, потому что мы работаем в Изюмском и в других районах, и в Донецкой области. Именно нас больше на данный период времени интересуют не гражданские, а военные. Потому что было очень много обращений к военному уполномоченному по военным, гражданскими больше занимается у нас полиция.

– Скажите, пожалуйста, по поводу военных. Сколько тел найдено на деоккупированных территориях и сколько вы еще человек разыщете?

– Точное количество вам не могу сказать, потому что мы ежедневно работаем. Там работает 6 поисковых групп, и мы поднимаем тела. На момент, пока я был еще там, где-то около 100 тел наших военных подняли, которые считались без вести пропавшими. Включая те 17+2, которые были на кладбище в Изюме, – то, о чем мы с вами только что говорили.

– Если говорить в целом о деоккупированных территориях, если говорить о таких городах, как Мариуполь, где, очевидно, тоже остались тела наших героев. Вы ведь там тоже в том направлении ведете переговоры по обмену, выдаче тел?

– Недавно мы забрали еще 25 тел наших героев, и 13 из них были из Мариуполя, также с других направлений, где проходят боевые действия. Мы действительно ведем переговоры, из Мариуполя мы забрали очень много тел – это и из "Азовстали" ребята, это и тероборона, и пограничники, это 36-я морская пехота. Пока сейчас проходят анализы ДНК, потому что опознать эти тела практически невозможно – в таком состоянии они нам их передают. Теперь ждем результаты ДНК-экспертизы, чтобы было совпадение и мы понимали, кто эти люди.

– Как это происходит? То есть родственники, разыскивающие своих родных военных, сдают ДНК, формируется какая-то большая база, и соответственно потом, когда находят тело, происходит идентификация?

– Да, так оно и есть. У нас есть служба в МВД, которая занимается этим вопросом, и вся база ДНК находится у них. Чтобы было совпадение, во-первых, нужно сдать ДНК, а самое главное, написать заявление в полицию об исчезновении человека, чтобы можно было взять анализ ДНК у родных, которые разыскивают своих близких, и все эти ДНК размещаются в базе. Затем если есть тела и там также сделали забор ДНК и нашли совпадение, то следователь сообщает об этом родным.

– Вы в одном из интервью говорили о том, что в большинстве случаев находите людей. Какой-то человек был в розыске, кто-то находится в плену. Какой процент надежды, сколько людей удается находить?

– Ну, смотрите, я вам скажу так, что если брать за 100 % людей, которые к нам обращаются, то где-то 60 % находятся живыми. Они могут быть в плену, могут быть депортированы, могут быть просто без связи, а заявления мы принимаем. Мы принимаем все заявления, даже если человек не выходит через сутки на связь. А потом он выходит, и мы понимаем, что человек никуда не пропадал, просто не работала связь МТС или Киевстар. Но такие заявления мы принимаем, и я вам скажу, что очень большой процент найденных людей.

– Как вы разыскиваете людей в плену? Я так понимаю, что россияне не всегда дают информацию о тех, кого они реально удерживают?

– Более того, я скажу они совсем ее не дают, но я в этом году занимаюсь поиском без вести пропавших и освобождением военнопленных. Поэтому у меня есть наработки, и мы сейчас эти наработки используем для того, чтобы понимать, где находится, какое количество и фамилии, если это возможно. Возможно, это не только на оккупированных территориях, но еще и на территории Российской Федерации, это, скажем так, неофициальный розыск.

– Много ли пленных украинцев находится на территории Российской федерации? Мы знаем об азовцах (часть их вывезли в Москву), а кто еще и сколько их?

– Пожалуй, больше тех, кто находится на оккупированных территориях. Я так думаю, что это большинство, если не считать 120-ю Еленовскую колонию, там действительно очень много. Но после взрыва их перемещают в другие места. Нам сложно отследить это, но я думаю, что они также попадают и на территорию Российской федерации.

– А есть какие-то цифры, сколько в общей сложности пленных и сколько вывезенных, или они непубличные?

– Мы сейчас подняли тему пленных, я не занимаюсь пленными, более точную цифру знает координационный штаб. Я занимаюсь без вести пропавшими, для меня человек, если он не выходит на связь, считается без вести пропавшим. К примеру, 14 человек были освобождены из плена, 10 к нам обратились, чтобы мы разыскивали, и без вести пропали. 10 человек. С ними совсем не было связи, и когда их освободили, их родные очень обрадовались, потому что думали, что они погибли, но они без вести пропали. Поэтому мы о пленных здесь говорим, если не выходит на связь, тогда мы разыскиваем. Как только человек вышел на связь и родные знают, где он находится, то этим вопросом занимается Служба безопасности Украины. Они договариваются об обмене пленными – и это уже больше их дело. Мое дело – найти человека.

– Те пленные азовцы, погибшие в Еленовке, о выдаче их тел должно заботиться Министерство обороны сейчас?

– Я не хочу поднимать тему Еленовки. Во-первых, потому что мы не поняли, погибли ли люди. Потому что те фейки, которые нам вбрасывали... Я совсем не хочу эту тему поднимать, потому что мы не понимаем, что там произошло, а когда поймем, тогда, возможно, сможем об этом говорить. Я не понимаю, что там было, был тот взрыв или не было его, это была постановка, погибли люди или не погибли, а если погибли, то кто. Потому что нет списков, ООН не допускают, Международный Красный Крест также не допускают к месту, к телам. Здесь очень много вопросов.

– Когда вы находите могилы, как происходит документирование преступлений россиян и кто этим занимается – Нацполиция или военная прокуратура тоже?

– Этим занимается подследственность – это первое, и Нацполиция. Они занимаются, у них есть поисковые группы, выезжают их судмедэксперты на эксгумацию этих тел. Они видят, проводят анализы, экспертизы и тогда говорят, что это насильственная смерть. Я уже слышал, что люди, тела которых поднимали в Изюме, умерли насильственной смертью. Я могу констатировать только то, что вижу, и после того, как подняли тела. На шее одного из военных мы видели веревку, и мы так понимаем, что это, возможно, и была причина его смерти.

– Последний вопрос. Вы работаете с мая, можете ли сформулировать, как меняется отношение россиян к украинским пленникам. Вы, очевидно, видели захоронения в начале весны или в конце весны, в мае, и сейчас наблюдаете в Изюме. Можно сказать, что война ужесточается с точки зрения отношения к пленным или ничего не меняется? Я имею в виду пропавших без вести и тех, кого вы раскапываете?

– Мы снова говорим о пленных. Я не хочу о россиянах говорить, потому что веду переговоры с российской стороной через Женеву, через Международный Красный Крест. Мы ведем переговоры для того, чтобы они мне те тела выдавали. Если я где-то что-то скажу (а я очень много знаю, что есть негативом для меня лично в этих переговорах), например, что Россия плохая, то завтра мы уже с вами тела больше не получим, но я в первую очередь дипломат. Потому что они скажут: "все, раз вы так говорите, значит, переговоры заканчиваются". То есть точно так же, как они манипулируют и пленными. Как только мы говорим о том, что Россия издевается, что Россия что-то с пленными делает, так переговоры просто заканчиваются. Потому я не хочу здесь ничего говорить. Я думаю, что война закончится и мы обязательно с вами об этом будем разговаривать, – как было тяжело, что не получалось и почему проходит так, как оно проходит. Потому что я переговорщик и многого не могу вам рассказать, свои эмоции высказать по тому или иному вопросу.

– Тогда я всем нам желаю победы, вам – поменьше работы, и тогда, надеюсь, встретимся в скором времени. Благодарю вас.