Видео дня
Коваленко: Силы обороны Украины переключились с ударов по НПЗ на нефтебазы. Что стоит за этим решением и почему России грозит коллапс
В августе этого года самым ярким явлением в России стали регулярные пожары на нефтебазах. Одним из наиболее показательных проявлений данной тенденции является пожар в Пролетарске Ростовской области, полыхавший 10 долгих дней. Но у многих стал возникать вопрос: зачем после вроде бы успешных ударов по НПЗ Сили обороны Украины сосредоточились именно на нефтебазах? Не логичнее ли было бы и далее выводить из строя именно заводы? Давайте разберемся.
В чем профит?
С конца 2023 года мы стали свидетелями поступательных, но системных ударов по российским нефтеперерабатывающим заводам. Это приводило к их временной остановке, проведению ремонтных работ, но все же они возвращались в рабочее состояние. И это не удивительно.
Дело в том, что НПЗ – это как маленький город. Чтобы остановить его работу на год и более, необходимо средство поражения куда мощнее дрона с боевой частью весом 30 кг взрывчатого вещества. Такой дрон мог бы приостановить работу завода на некоторое время, но не парализовать его в долгосрочной перспективе. А вот нефтебазы – совсем другое дело.
Отмечу, что на сегодня у СОУ имеются дроны-камикадзе с дальностью поражения целей до 2500 км (это максимальная дальность, зафиксированная за летний сезон нанесения ударов). Таким образом, российские нефтебазы, которые там находятся, – в потенциальной зоне риска. А их там не просто десятки, а сотни – малых, средних и крупных. Но тут главное не их количество, а резервуары, которыми они оперируют. До начала ударов ВСУ по этой компоненте их было более 2550.
Суть в том, что у России ограниченное количество резервуаров, восстановление которых или строительство новых даже после поражения обычным дроном-камикадзе занимает намного больше времени, чем восстановление после аналогичного удара по нефтеперерабатывающему заводу.
Но самое важное то, что количество этих резервуаров по мере нанесения ударов уменьшается и уменьшается. Причем эффект от таких акций куда более болезненный, чем от ударов по НПЗ.
Эффект от ударов по нефтебазам
Первое впечатление от удара по нефтебазе, когда перед глазами зрелище пылающих ярким пламенем резервуаров и столбов черного дыма, простирающегося на километры, – это, конечно же, удовлетворение. У украинцев. А вот у россиян, понятное дело, наоборот: шок, растерянность, понимание, что власть, силовики и т.д. ничего не контролируют. Что они тут бессильны. Но это морально-психологический аспект, а есть и другие, на которые следует обратить особое внимание.
Первый – это коэффициент полезного действия (КПД). Например, на нефтяную базу, где размещено 20-30 резервуаров, направляются 10 дронов-камикадзе. И даже если девять из них будут сбиты средствами противовоздушной обороны, то один все равно достигнет своей цели и уничтожит один резервуар. А от него заполыхает соседний, а за ним еще один – и так может выгореть вся нефтебаза. В Пролетарске мы были свидетелями именно такого развития событий.
Второй важный аспект – влияние на фронт. Чем меньше функционирующих нефтебаз находится ближе к границе, тем сложнее обеспечение российских оккупационных войск горюче-смазочными материалами. Логистика играет важную роль в доставке ГСМ передовым подразделениям, и большая часть нефтебаз, находящихся в зоне риска, – это именно те, которые хранят и отправляют продукцию РОВ.
Представим себе (исключительно гипотетически), что в радиусе 2500 км у оккупационных войск не останется функционирующих нефтебаз. Каким будет плечо подвоза ГСМ в такой ситуации? Сколько времени будет занимать обеспечение группировки РОВ в более чем 550 тысяч личного состава?
Третий – добыча нефти. Об этом аспекте мало говорят и мало на него обращают внимания, концентрируясь в основном на военной части тематики. Но у добычи нефти в России очень много подводных камней, и один из них состоит в невозможности остановить эту добычу на большинстве скважин.
В отчете российского минприроды "О состоянии и использовании минерально-сырьевых ресурсов РФ в 2016-17 годах" сообщалась просто апокалиптическая информация, а именно касающаяся истощения месторождений на Урале более чем на 70%, а в Западной Сибири – более чем на 50%.
В 2019 году "Роснедра" провели инвентаризацию месторождений, и по ее результатам выяснилось, что из 2700 с суммарными запасами в 28,9 млрд тонн нефти 600 месторождений экономически не выгодны для разработки. Объем же нефти на убыточных – 5,7 миллиарда тонн!
В январе 2019 года глава компании "Роснефть" Игорь Сечин обратился к Путину с просьбой о налоговых льготах для ряда месторождений в сумме 40-50 млрд рублей. Эти льготы Сечин попросил для Приобского месторождения, обосновав просьбу тем, что лишь 10% извлекаемой на нем субстанции – нефть, а остальные 90% – вода и прочие примеси.
А теперь самое главное. Если на имеющихся, в большинстве своем практически истощенных месторождениях остановить добычу нефти, то их уже невозможно будет через какое-то время восстановить. Практически все нефтяные месторождения России в патовой ситуации – добывай до последней капли, иного не дано. И даже когда баррель нефти упал в цене ниже 30 долларов, российские месторождения продолжали добывать черное золото себе в убыток и накапливать его на нефтебазах в ожидании лучших времен.
А что если Россия окажется в ситуации не когда она не сможет продавать нефть, а когда даже не сможет банально накапливать ее на своих нефтебазах, так как их попросту не будет?
Уничтожение резервуаров, которых у России все же ограниченное количество, а постройка новых занимает годы, может привести РФ к нефтяному коллапсу, когда не только не будет баз для хранения, но и будет поставлен вопрос ребром: а что делать с нефтью, которую добываем? Выливать в поле?
Фактически удары по, казалось бы, банальному объекту – нефтебазам (то есть уничтожение не средств ПВО, не штабов, не складов с боеприпасами, а именно резервуаров для хранения нефти) – могут оказаться для России куда более болезненными и патовыми, чем все остальные попытки надавить на военно-политический режим РФ.
Материал опубликован в рамках совместного проекта OBOZ.UA и группы "Информационное сопротивление".