Видео дня
"В прошлом году было легче, погибших было гораздо меньше". Харьковский спасатель рассказал о ситуации в городе
Сергей Рашевский, спасатель из Харькова, уже полгода почти каждый день разбирает завалы жилых домов и объектов инфраструктуры – последствия вражеских ударов по городу. Говорит, что тяжелее всего не ожидание повторного удара, не вероятность того, что поврежденная конструкция рухнет, а деблокировать тела людей, особенно детей. Но, пока есть шансы, порой совсем небольшие, спасти живых, Сергей продолжает работать. И уверяет – город никто не бросит. О том, что чувствует спасатель, разбирая завалы и доставая тела погибших, как живет Харьков и его жители под постоянными обстрелами и почему удары вражескими КАБами так страшны, Сергей рассказал в интервью OBOZ.UA.
– Сергей, расскажите о специфике вашей работы. Готовы ли были харьковские спасатели столкнуться со столь масштабными разрушениями?
– Я – профессиональный строитель. Некоторое время работал в МЧС, а в 2007 году уволился. Получил второе высшее образование, тоже строительное, и долгое время был директором строительной компании в Харькове. После полномасштабного вторжения вернулся в ряды спасателей. Тогда с колес создавалось новое подразделение, специализирующееся именно на работе с разрушениями жилищного фонда и объектов критической инфраструктуры, последствиями вражеских обстрелов, – аварийно-спасательный отряд специального назначения.
В ГСЧС никто не сталкивался с такими ситуациями, с такими масштабами: основной функцией было пожаротушение и ликвидация последствий ДТП. И специалистов, которые работали бы с разрушениями такого характера, фактически не было. Здесь своя специфика, больше строительная тема. С этой спецификой я хорошо знаком, как и с работой спасателя. Вернулся. Стал начальником аварийно-спасательной части по ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций. Набирали людей, всех научили. То есть создали полностью новое подразделение. Подразделение, которое породила война. Все справились, все вышло, работаем.
– Какая сейчас ситуация в городе? Враг практически не дает передышки...
– Это началось 29 января, когда мы выехали на вызов. С тех пор мы еще не возвращались, за весь этот период у нас было всего несколько выходных. С 29 января как началось, так и не перестает. А с весны, по окончании отопительного сезона, когда они разбили нам ТЭЦ, каждый день начались массированные обстрелы КАБами.
И лучше не становится, какие-то временные затишья есть, но разрушений очень много. В приоритете, конечно, жилищный фонд, там, где основные магистрали и объекты критической инфраструктуры.
– Почему КАБы так страшны?
– У них большая масса заряда. И они еще есть модифицированные, "тридцатки", УМПБ Д-30СН. У них, говорят, что-то там хитрое, не просто тротиловое заполнение, у него большая взрывная волна, очень разрушительная. Они научились, по точности, грубо говоря, как С-300. На "Эпицентр" прилетали две "тридцатки". А на Науки такая попала в жилой дом, но там относительно небольшие разрушения были, не критические для целостности дома. А самое страшное у них то, что КАБы – дешевые, и у них их просто бесконечное количество. У нас уже сейчас, по графику, ориентировочно проходит три-четыре часа – и они начинают обстрел.
И они учатся, "пятисотки" долетают до города. У них очень большая масса зарядов. В область уже прилетали "тысячники". Там страшно. В Купянск, туда уезжали наши коллеги, рассказывали, что такой попал в жилой дом и от дома ничего не осталось.
– И при этом в Харькове продолжают оставаться очень многие?
– Харьков живет, харьковчане хотят жить, и самое страшное – они привыкли к этому. Многие по возможности семьи увезли. Ну а ребята пытаются работать, пытаются жить в Харькове.
Бизнес работает, что-то открывается, пытаются жить. Людей очень много на самом деле. По сравнению с Киевом меньше, конечно. Очень бросается в глаза, что в Харькове почти нет детей. По опыту можно сказать, что есть дома, в которых мало людей живет. Это в основном там, где социальный уровень жилых домов выше. Где ниже – там жильцов больше. У кого возможность была, те уехали. Но ведь уровень заработных плат не выравнивается.
Из последнего: в пятиэтажку прилетело, там, где подъезд "сложился", там практически все квартиры были с жильцами. Там было 9 погибших, которых мы достали с пяти этажей, это при том, что человека 3-4 чудом уцелели. Ну и в зависимости от района такая же ситуация.
У нас 10 км до границы с РФ, 10-15 км до линии фронта. Когда заезжаешь в Харьков, здесь просто другой мир, все внутри сжимается, очень чувствуется война.
– Вы разбираете завалы и при этом имеете дело не только со строительными конструкциями, а и с погибшими. Что помогает держаться и продолжать работать?
– Это, конечно, тяжело. Я думаю, что такое количество погибших, которое мы видели за время войны, видели только судмедэксперты. И это ужасно. Сейчас детей меньше, но вообще людей больше. В прошлом году было легче, обстрелов и разрушений было не меньше, но погибших было гораздо меньше, в городе было меньше людей. Сейчас в городе, пожалуй, половина точно есть от того, что было до войны, людей очень много. А стреляют они целенаправленно по жилым домам.
Один из последних случаев: у мужчины погибли жена и дочь, только внучка, которая была в гостях, чудом осталась жива. У него на первый день истерика была просто безумная, на второй он пришел, по-видимому, под успокоительными. Подъезда нет, квартиры нет – все разрушено полностью. Он спокойно подходит, говорит: "Ребята, проведите меня, пожалуйста, в квартиру. Мне нужно хотя бы трусы-носки взять, был на работе – и ничего нет". Ну, ты смотришь на него и не знаешь, что ответить.
Таких людей у нас, к сожалению, десятки, сотни. Реальность другая, да и мы не железные. Но как-то вывозят воюющие ребята. И здесь так же – если не мы, то кто? Я выезжал на место, туда, где погибли наши ребята. Если говорить очень грубо, мы перешагнули через их тела и пошли дальше доставать человека. Поменяли троих наших ребят, но спасли мужчину. Мужчина жив, дай Бог ему долгих лет жизни.
Поднимает моральный дух, когда видишь и понимаешь, что жизнь продолжается и, как ни странно, Харьков отстраивается. Не так давно проезжали мимо места, где был один из первых прилетов в начале войны, – а там уже все отстроили. Но заметил за собой любопытную вещь. Зашел в "Эпицентр", единственный, который остался целым, и понимаю, что там, в разрушенном, даже уже после разбора завалов, чувствовал себя комфортнее. Что-то изменилось в голове. Это стало обычным.
– С технической точки зрения как изменилась работа с начала войны?
– Мы набрались опыта. Нехорошего опыта, не дай Бог никому. Начали работать быстрее, качественнее, опытнее. Это можно назвать плюсом, поскольку есть шансы, очень маленькие, достать живых.
Конечно, есть риск того, что конструкция рухнет, полностью прогнозировать это невозможно, но с нами работают эксперты, если есть серьезно разрушенные конструкции. Мы вместе принимаем решение, как действовать. Не полностью, но это можно прогнозировать. А вот опасность повторных обстрелов прогнозировать невозможно. Учитывая, что они есть и мы с ними сталкивались напрямую. Не так давно нас два раза накрыли – слава Богу, все живы. А так на вылет С-300 среагировать невозможно, С-300 летит 37 секунд. А у меня ребята работают на высотах 20-30 метров, для того чтобы спуститься с отметки 30 метров, надо от 3 до 5 минут. КАБ летит медленнее, если не на высоте, можно среагировать.
Появились инструменты, техника, можно говорить, что с начала полномасштабного вторжения ситуация изменилась кардинально. Мы реально готовы, люди готовы. Город никто не бросит, мы свою работу делать не перестанем.