Дроны от контрабандистов на фронте, освобождение Киевщины и честь защищать Родину: история "Буржуя" из группы "Тора"

Сегодня в программе "Орестократия" – рядовой Департамента патрульной полиции Киева Валентин Ильчук. Он служит в батальоне спецназначения "София", группа "Тора". Но на самом деле Валентин – владелец и СЕО очень известного в мире web-дизайнерского агентства Zgraya Digital, до войны 2014 года работал в Reuters, а затем добровольцем ушел на фронт. Позже вернулся в бизнес. Но 24 февраля, обняв жену и дочь, он снова взял в руки автомат. И снова добровольно. Что мотивирует украинца идти защищать страну, почему принуждение – не лучший инструмент патриотизма и как известный журналист Денис Бигус стал военным побратимом "Буржуя" (это позывной Валентина) и самое интересное – почему нельзя победить страну, где даже контрабандисты помогают ВСУ мочить пРусню.

"Какая-то глупая "спецура" не хочет нам говорить, кто они. Ну и ладно"

– Расскажи, что такое группа "Тора"?

– Группа "Тора" – это на самом деле такая манифестация украинской войны, которая шла с 2014 года. Мы не профессиональные военные, подразделение, которое "ковалось"-строилось. Мы – группа друзей-ветеранов, которые воевали в 2014–2016 годах. У нас, как и у многих людей с тех пор, был небольшой ветеранский чатик, в котором мы общались, вместе тренировались, отдыхали. Каждый раз, когда уровень опасности, который мы ощущали, становился выше, мы друг друга спрашивали: "Ну что, ребята, готовы?"

Так получилось, что 23 февраля мы собрались у меня дома. Мы не знали, что война начнется 24-го, но были очень четкие ощущения, что она вот-вот даст о себе знать. Поэтому мы сошлись у меня 23-го, было где-то 12 человек. Все с боевым опытом. Мы договорились: если "начнется", встречаемся здесь же, потому что у меня очень "приятное" направление – к югу от Киева. И мы понимали, что это даст нам пространство для маневра. И ночью, когда Украину начали обстреливать, в том чатике сказали: "Ну что, ребята, готовы? Готовы. План есть? Есть. Работаем? Работаем".

– И какими были ваши действия?

– Мы пошли по старой привычке и создали себе что-то вроде добробата. Мы понимали, что мы уже сами по себе боевая единица, потому что взрослые, с опытом боевых действий на разных направлениях. У нас были закрыты несколько главных специальностей для боевой группы: очень крутой такмедик, снайпер, стрелки, специалисты по минно-взрывному делу. То есть мы уже сами по себе были "юнитом", который мог вступать в боевые действия. Поэтому вместо того, чтобы искать какие-то "прокси", через которые мы попадем на войну, собственно, почувствовав, что война уже пришла в Киев, мы поехали на Софийскую площадь в главк МВД, получили по автомату Калашникова. Еще важно, что с 2014 мы были полностью экипированы. То есть у нас была своя броня, шлемы и, собственно, свое гражданское, охотничье оружие. Поэтому, когда мы шли за автоматами, мы уже были готовы к ведению боевых действий.

В состав нашей группы вошли в большинстве своем люди, которые в гражданской жизни достигли определенных высот, очень неплохо коммуницируют "вертикально" и "горизонтально", имеют самые разные связи, что нас сильно бустило на первых этапах войны. И это частично нам помогло стать патрульными полицейскими, которыми мы являемся сейчас. Наш действующий командир Женя Попов ("Тор") вспомнил, что в 2014 году он в Донецком аэропорту воевал вместе с "Маршалом", и мы вышли на связь непосредственно с ним. Ведь знали, что формируется несколько новых батальонов патрульной полиции.

– "Маршал" – это один из руководителей патрульной полиции Украины?

– Евгений Жуков, глава Департамента патрульной полиции Украины. Так вот, мы знали, что формировались несколько отрядов патрульной полиции, которых должны были направить непосредственно в зону боевых действий. Связались с "Маршалом" и сказали: "Вот есть мы, боевые, опытные, собственно, ты нас знаешь в том или ином виде. Не нужны ли Департаменту патрульной полиции бойцы?" Так получилось, что были нужны. И таким образом мы достаточно быстро оформились, легализовались как патрульные полицейские, что до сих пор вызывает очень много смеха, потому что мы не похожи на среднестатистических патрульных полицейских. Ни экипом, ни нашим бэкграундом. Когда мы приходим на позиции знакомиться с новыми людьми, они говорят: "Ребята, а вы кто?" Мы отвечаем: "Департамент патрульной полиции города Киева правого берега, ваши документики". А они смеются, иногда обижаются, говорят: "Ок, какая-то глупая "спецура" не хочет нам говорить, кто они. Ну и ладно". А мы реально полицейские. Могу даже жетон показать.

Я начинаю исполнять "танец" маленького танка, пытаясь объяснить, что вот он, орковский девайс! До чувака доходит. Он ныряет в люк, задраивается, я выдыхаю…

– Каким был первый боевой выход?

– Первый наш активный выезд был очень удачным – освобождение Лукьяновки. Это село на границе Киевской и Черниговской областей, возле Лукашовки, Барышевки. Это была первая военная операция, в которой участвовала полностью вся наша группа "Тора". Штурм был яростным! Работала артиллерия, танковые баталии на расстоянии нескольких сот метров. К сожалению, очень большие повреждения получило само село, но мы выбили оттуда всю нечисть, которая там сидела. Выбили очень результативно. Мы затрофеили, если не ошибаюсь, три танка, около пяти были сожжены, а еще три или четыре "бехи" орковские (БМП) и одну-две затрофеили. Причем у нас где-то из 120 человек, если не ошибаюсь, было либо два, либо три "двухсотых" и до семи "трехсотых". Учитывая масштаб операции и определенную неслаженность, присущую началу войны, – это очень маленькие потери при очень больших потерях непосредственно у противника.

– Какая самая яркая операция, в которой вы участвовали?

– Наверное, до сих пор Лукьяновка. Самая успешная и яркая. Со штурма Лукьяновки столько шикарного видеоконтента, что даже в этом году, если не ошибаюсь, когда Генштаб поздравлял ВСУ с Днем пехоты, половину поздравления составило видео, где мы, патрульная полиция, штурмуем Лукьяновку.

Очень неординарно операция начиналась. Точка сбора была на Лукашах. Это ближайшее к Лукьяновке село. Мы собрались на центральной площади – такой флешбек с 2014 года, потому что в основном это были а-ля добробаты, "Братство" Корчинского, "Свобода", "Традиция и порядок", мы, кого там только на самом деле не было, и все, опять-таки, в лучших традициях 2014 года, на пикапах, на джипах. И эта совершенно разношерстная толпа собралась на центральной площади. Настолько было это все хаотично, анархично, что один из бориспольских ТРОшников, услышав, что люди едут штурмовать Лукьяновку, просто запрыгнул к кому-то в машину. Говорит: "Да я из бориспольского ТРО". Я такой: "Что ты здесь делаешь?" А он: "Вы едете штурмовать – я тоже, чего я буду там, в Борисполе, сидеть?" Это было так фантасмагорично, анархично, в духе украинского казачества, где каждый берет саблю – и вперед, врагов рубить.

В момент, когда мы заезжали на точку накопления в самой Лукьяновке, там начался Армагеддон. Орки начали стрелять, "наваливать". Хаос. Куда паковаться, где высаживать людей – непонятно. Неясно было даже, откуда по нам вели огонь. Но немного пришли в себя, нашли укрытие, заняли позиции, поняли, что наш танк уже двинулся на Лукьяновку, половина большой этой группы тоже туда двинула – а мы должны были быть в авангарде. Ну, Женя у нас человек упрямый. Он говорит: "Бежим!" Я говорю: "Куда?" Он говорит: "Туда!" Мы бегом обгоняли эту колонну, догоняли танк. Как мы потом с ним выяснили, очень прикольно: группа молодых ребят и двое нас, 38 и 42 лет, обогнали танк.

В середине села был за мостом крупнейший укрепрайон орков. Мы с "Монахом" подбегаем почти одновременно к этому мосту, а там справа и слева были такие небольшие полости, почти как окопчики, очень удобные. Я падаю в одну из них, "Монах" – в другую. И я такой: "Аллилуйя, наконец-то я смогу вести прицельный огонь, а не куда-то "наваливать". Так я думал буквально три секунды, после этого поднял голову и увидел буквально метрах в 60 от себя п*дарский танк, который дулом "смотрел" на нас. Тот же танк увидел "Монах". Мы с ним, не сговариваясь, развернулись и начали "реверсивную атаку", "тактическое отступление", просто делали ноги.

Нас спасло только то, что они нас не увидели сразу. Танк же – это такая большая жестянка, которая едет сквозь стены, но она почти ничего не видит, особенно в условиях застройки. Тем не менее, мы бежали к нашему танку, и это было, наверное, одно из самых неприятных ощущений в моей жизни: когда понимаешь, что главный калибр орковского танка смотрит тебе в спину. И если он тебя заметит, ему не обязательно в тебя попадать – он просто бахнет где-то рядом с тобой осколочно-фугасным, и все, останется решето от "Буржуя" (это мой позывной). Слава богу, он или не увидел, или решил не тратить на нас снаряд. Не знаю. Мы забежали назад за угол. К счастью, командир нашего танка, стоявшего буквально за углом, выглядывал из люка и с кем-то там что-то обсуждал. Нам обещали, кстати, радиосвязь с танком (смеется. – Ред.), но ее не было. Поэтому мы с "Монахом" бежим, орем на всю Лукьяновку: "Танк, с*ка, танк!" Но командир нашего танка нас не слышит. Он просто видит, что два каких-то парня бегут, смешно размахивают лапками и что-то ему кричат. Чтобы он понял, что орковский танк едет прямо за нами, я начинаю исполнять "танец" маленького танка, пытаясь объяснить ему, что вот он! Прямо там! До чувака доходит. Он ныряет в люк, задраивается, я выдыхаю, Слава Богу.

Но в момент, когда орковский танк заехал в зону видимости нашего, наш танк фигачит и… промазывает.

– Ты так эпично подводил! Я думаю: "Вот оно, сейчас будет!"

– Представь, какие мысли вообще у меня были.

– Да, потому что там этот заряженный русский, он возвращается…

– Ага, ага, ага! А мы сидим возле нашего танка, начиненного БК. Все же видели видео, когда танк детонирует, когда детонирует БК, как башня может отлететь на несколько метров в воздух. А тут мы сидим, почти интимно вплотную. У меня снова вся жизнь перед глазами проносится, потому что я понимаю: если в него попадут и он сдетонирует, то сколько нас там было… людей 50-60 вокруг, – мы все в лучшем случае очень сильно контужены и ранены, в худшем – мы "двухсотые". Но нам как-то невероятно повезло, потому что орковский танк стреляет по нашему и тоже промазывает.

– А какое расстояние между танками?

– Где-то 100-120 м. Это было, я же говорю, интимно в упор. Я не знаю, как наш промазал, который уже был наведен на него, я не знаю, как их промазал, но имеем что имеем. Их танк промазывает, фигачит в домик, который сразу за нашим танком, тот разлетается вдребезги. Это, кстати, есть на видосах, если поискать, можно найти в интернете. Мы получаем первых "трехсотых", ребят осколками посекло, но очень легко. Человеку рядом со мной прилетело в стопу, пошла кровь, я принялся его жгутовать, начал ассистировать медику… Пока я всем этим занимался, оказалось, что наш танк расфигачил орковский танк.

Первые две недели войны были очень сюрреалистичными

– Ты в Facebook написал, что на днях у тебя был еще один день рождения. Что произошло и сколько вообще у тебя таких условных дней рождения уже было за войну?

– Ну, начнем с последнего. Вот, часто "нахлобучивают" в Николаев, и в один из таких прилетов ракетой развалили расположение, где мы стояли до этого несколько месяцев и из которого я, собственно, уехал буквально три дня назад. Над нами есть что-то, что нас бережет, потому что в силу независящих от нас обстоятельств группу вернули на ротацию в Киев. Мы не планировали вообще ехать, мы должны были быть в расположении. Удар был нанесен, если не ошибаюсь, "классически" в четыре часа утра. Все бы спали и должны были под этими развалинами остаться, но нет! Празднуем еще один день рождения.

– А сколько их было и какой запомнился больше всех?

– (Смеется. – Ред.). Ну, можешь добавить танк, о котором я только что рассказал. История с ракетами у нас была до этого. Помнишь, в Дорогожичи прилетело, когда было попадание в телебашню?

– Это в начале марта было, кажется.

– Самое-самое начало, мне кажется, вторая неделя войны. Нас как раз вызвали на Lavina Mall, Ирпенское направление, ожидали прорыва колонны. Мы чуть ли не ночью туда поехали, заняли позиции, целый день ждали – не дождались. И вечером, когда уже возвращались (пришла информация, что колонна остановилась, дальше не пойдет, смысла там оставаться для нас не было), проезжали Дорогожичи, и где-то в километрах двух перед нами увидели две вспышки, два прилета, причем сразу даже не поняли, что это было.

Потому что первые две недели войны были очень сюрреалистичными. Все почти привыкли к тому, что ракеты прилетают, но когда это видишь собственными глазами – это очень странно. Мы подъезжаем туда, видим, что спортзал слева и телебашня справа горят, а по центру стоит гражданская машина Mazda, полностью разбитая, иссеченная осколками, и несколько других гражданских машин вокруг. Мы, конечно, останавливаемся, выскакиваем, пытаемся найти пострадавших, оказать первую медицинскую помощь, вообще понять, что происходит. Но там уже были военные, оказывавшие первую помощь. Собственно, смысла нам оставаться там не было, сели в машину и уехали. А когда вернулись в расположение, то узнали, что буквально через минуту после того, как мы уехали, третья ракета прилетела уже непосредственно по дороге, тупо в место, где мы стояли за минуту до того.

– В подразделении вместе с тобой воюет известный журналист Денис Бигус. Как так вышло?

– Мы с Денисом дружили до войны. Нас объединяла любовь к оружию. Он, как и я, занимался спортивной стрельбой, и мы периодически встречались, проводили время вместе, говорили об оружии, о происходящем вокруг. Когда война началась, он вышел на связь, спросил, что я делаю. Я сказал, что мы собираемся воевать. Он говорит: "Ну, и я с вами!" Вот, собственно, так он к нам и присоединился.

– Чем он занимается?

– Первоначально его основным направлением был снайпинг. Он довольно неплохо стреляет, быстро учится, но сейчас выполняет несколько иную функцию. Он работает с тяжелой артиллерией на южном направлении, корректирует ее и производит очень много ветра! Буквально четыре или пять дней назад они расфигачили целую батарею орковских САУшек вместе со складом БК. Полыхало нарядно!

Я вообще не представляю, как можно мечтать победить страну, в которой даже криминальные элементы пытаются помочь армии выбить эту пРусню

– Я читал у тебя в Facebook о каких-то "летающих коровах".

– В этой войне у нас – некий цивилизационный стык. С одной стороны – огромная бездушная раздутая военная машина "русликов", где есть "Орланы", другие беспилотники, все поставлено на поток, все придумало государство и дало солдатам. Низовой инициативы у них – абсолютный минимум, они работают по книгам, указкам и "пенделям", которые получают.

С другой стороны – это мы. Мы в плане оснащения и рядом не стоим. У нас в разы меньше танков, в разы меньше артиллерии, в разы меньше всего. Так вот, "коровы" – это "самолеты", которые придумали, собственно, наши закарпатские контрабандисты, чтобы забрасывать сигареты в Венгрию, Румынию, Польшу. Это самолеты из "дерьма и палок".

– Это какие-то большие/небольшие, пилотируемые/непилотируемые?

– Это беспилотник. Он очень большой как для беспилотника.

– Какой размах крыла?

– Метра четыре, наверное. Он максимально простой, в этом его самое большое преимущество. И у него есть карго-отсек, поднимающий до 12 кг полезной нагрузки. И эту полезную нагрузку можно сбрасывать на головы ничего не подозревающим к*цапам. Буквально за день до нашего выезда экипаж отбомбился, и настолько удачно, что сжег склад БК, и 20 русских стали вдруг "хорошими". И, собственно, это идея наших закарпатских контрабандистов. То есть я вообще не представляю, как можно мечтать победить страну, в которой даже криминальные элементы пытаются помочь армии выбить эту пРусню.

– Почему у тебя позывной "Буржуй"?

– "Буржуй" я на самом деле с 2014 года. Так получилось, что подразделение, в которое я попал в 2014 году, было в составе батальона "Днепр-1". Ты, может, помнишь, в августе 2014-го была большая трагедия, сепары на блокпосту разбили бус с "правосеками". Чуть ли не 13 человек погибли почти мгновенно. Группа, в которую я попал, – это были остатки команды. Либо раненые, либо те, кто не попал в эти бусы по какой-то причине. И, конечно, все они относились с большим подозрением, особенно к новым людям, потому что не поняли, как их бус был расфигачен.

– Как будто кто-то их сдал?

– Да. Подозревали предательство. Поэтому с новыми людьми поначалу вели себя довольно холодно. Но, как всегда, первые совместные боевые выходы весь этот лед растопили. И после одного из таких выходов сидели, я рассказывал о себе. Я как раз мотоцикл купил новый – Suzuki Hayabusa, которым очень гордился. Осуществил мечту своего детства. Ну, я кому-то показываю этот мотоцикл, а он говорит: "Ниф*га себе, да ты у нас мажор!" Но тут врывается "Кабульчик", царство ему небесное (16 октября того же 2014 года погиб), и говорит: "Нет-нет-нет, мажор – это обидно. Вы посмотрите, какой это мажор? Это же буржуй". Вот, собственно, уже восемь лет широко известен в узких кругах как "Буржуй".

Защищать свою Родину – это не наказание, это честь, привилегия

– Такое впечатление, что у тебя на роду написано служить в милиции-полиции. "Днепр-1" в 2014 году и теперь... Слушай, подумай над этим, возможно, это твоя карма... Почему ты попал тогда в милицейское подразделение?

– Это одна из причин, по которой я даже не пробовал в военкомат на этот раз. В 2014 году, когда началась война на Донбассе, я, как и все, пошел в военкомат. Там прошел всех врачей, кроме дерматолога. Дерматолог спросил: "Это у тебя что, псориаз?" Я без задней мысли ответил: "Да, псориаз". И он попытался влепить мне "не годен". Забираю у этого врача печать, говорю: "Что за наф*г, ты что вообще несешь?" Он достает какой-то талмуд советский, буквально пылью покрытый, находит какой-то параграф, который говорит, что с псориазом ни в коем случае нельзя, "ограниченно годен". Я забираю у него свой военный билет, иду к военному комиссару, говорю: "Что за наф*г?" Мне на тот момент уже 31 год, всю жизнь в спорте, большую часть взрослой жизни – в бизнесе на руководящих должностях, стреляю, что-то умею, ну и, опять-таки, взрослый, сознательный, осознанно хочу идти воевать. Собрали целый медицинский консилиум, но, к сожалению, не смогли убедить главврача дать мне "ограниченно годен".

Здесь стоит уточнить, что я тогда работал на Reuters, и в Мелитополь, где был тогда прописан, поехал после встречи чуть ли не с ПриватБанком, на красивой машине, в костюме, и, собственно, так и приперся в этот военкомат. После этого военком говорит: "Ну ты и деб*л".

– Так в Мелитополе ходят только спецы?

– Ну он мне, собственно, так и сказал: "Ты очень большой молодец, но давай в следующий раз как-то попроще". Потому что все, кто меня видел, решили, что это какая-то спецоперация СБУ из Киева, то есть приехали "чморить" этих бедных врачей. В армию путь мне был заказан, но я уже решил идти на войну, решил попасть любыми способами. Были контакты в штабе "Днепра". Приехал, замазался тональным кремом по полной программе, прошел эту ВЛК. Хорошо, что проходил с уже воевавшими людьми. Днепр тогда был, наверное, где-то как Николаев сейчас. То есть это был фронтовой город, который очень глубоко переживал все события. Днепр в 2014 году, наверное, больше всех на себе ощутил, что такое война, и теплее относился непосредственно к военным.

– Что такое мотивация, как она возникает у человека? Есть люди, которые уже рождаются патриотами и у них есть стержень для того, чтобы постоять за свое, а есть те, кто просто хочет повоевать?

– Ты знаешь, вот последних, которые просто хотят повоевать, я, наверное, в этом сегменте войны почти не встречал. Мы работаем с иностранцами из так называемого Интернационального легиона в последнее время, пересекаемся, у меня свободный английский, я очень многим помогаю как минимум с переводами. И вот мы видим, что есть определенная категория людей, которые, наверное, приехали за приключениями, но они очень быстро отсеиваются. Поскольку наша война сейчас – это очень некиношная война. Это война страшная, война кровавая. Это война в степи, она не дает права на ошибку. Когда мы воевали под Киевом, было немного проще: были леса, где можно было подходить-заходить, были населенные пункты, какие-то склоны, то есть рельеф местности, который позволял, собственно, "калашматом" воевать. В степи – гигантское поле, окруженное посадками, протяженностью четыре-пять километров, обстреливаемое с их стороны артой. Расстояние от жизни до смерти – ничтожное, так как ты не знаешь, в какой момент и откуда прилетит, ни ночью, ни днем.

– Твоя история полна примеров, как тебя не брали в армию, или вашей команде, готовой воевать, не ставили задач… В то же время других людей ловят на блокпостах, вручают повестки. Почему существует такая нелогичная диспропорция? Тех, кто хочет воевать, не видят и не дают дороги, и в то же время тех, кто не готов ни морально, ни физически, пытаются "забрить"?

– Слушай, честно, не понимаю. Мы же помним с тобой все эти очереди в военкоматы, в ТрО, которые были в первую неделю войны. Люди готовы воевать, защищать свою страну. Все эти истории о том, как каких-то бомжей, асоциальных элементов, драгдилеров просто в наказание отправляют в армию, я считаю абсолютно позорной страницей нашей войны. Защищать свою родину – это не наказание, это честь, привилегия, наверное, один из самых чистых поступков, который человек может сознательно совершить – поставить на кон свою жизнь ради безопасности других. Поэтому, когда пытаются таким образом маргинализировать фронт, я не понимаю, почему.

Не понимаю, почему людей продолжают пугать мобилизациями, призывами и т. д. Я считаю: если мы как страна сможем поставить достаточно добровольцев, которые будут осознанно воевать и ставить свою жизнь на кон победы, – значит, мы заслуживаем свою страну. Если у нас будет недостаточно воинов, значит, страны своей мы не заслуживаем. Это самый большой наш экзамен за, наверное, последние сто лет. Потому что сто лет назад мы тоже пытались отвоевать себе независимость – и провалились. На этот раз, я свято верю, этого не произойдет. Но не нужно маргинализировать армию, не нужно посылать туда подонков и отбросы общества. Дайте воевать людям, которые есть. Я не знаю, почему, где, в каком месте система дает сбой, почему при достаточно большом количестве людей, готовых воевать, мы почему-то за уши тянем еще кого-то в армию – честно, не знаю.